Историко-психологическая новелла
Последние лет тридцать с увлечением пишу историко-психологические новеллы. Оказывается, интересно, собирая очередной материал прислоняться к чужой судьбе, соприкасаться с близкой родственной душой. Радоваться и переживать вместе со своими героями их счастье и разочарования. Хотя отдал науке не один год, признаюсь, это гораздо интересней, чем корпеть над научными монографиями или статьями, сравнивать и сопоставлять различные точки зрения на рассматриваемые проблемы, чтобы отстоять собственное понимание затрагиваемых вопросы. А людей, которые ими интересуются, можно сосчитать на пальцах.
Свет увидало уже несколько моих книжек таких историко-психологических новелл. На встречах их читатели часто просят поделиться тем, как возникают сюжеты подобных произведений. И я теряюсь с ответом. Это все равно, что пересказывать, как ты дышишь. Пока ходишь, любуешься окружающим миром, об этом не задумываешься. Иное дело, если начинает барахлить сердце, пошаливать здоровье….
Впрочем, лучше расскажу, как и почему начал работать над этой историей из жизни турецкого поэта Назыма Хикмета. И тогда многое прояснится.
Мне, все годы прожившему в Николаеве, родившемуся в чистокровной еврейской семье, никогда и не снилось, что среди самой близкой моей родни появятся турецкие мусульмане из Стамбула. Но разве человек, пусть даже и дипломированный доктор наук, профессор, может заранее знать, как с удивительной непредсказуемостью порой поворачивается жизнь?
Со своей женой, родившейся в русско-украинской семье, мы счастливо прожили больше полвека, пока она не скончалась из-за болезни. Дочка уже с десяток лет как проживает в Канаде. Проклятый корон вирус и пандемия уже больше года позволяют видеться только по телефону. У внучки своя семья и ребенок. И, если вы не знаете что такое неработающий пенсионер, да еще плохо передвигающийся, то зачем мне портить вам настроение?....
Короче говоря, в восемьдесят пять лет я женился. Нет, не случайно. Леночку мне прислали из городского общества еврейской культуры, чтобы она ухаживала за мной. Как одинокому ребенку, пережившему войну с фашистами, мне, оказывается, полагается такая бесплатная услуга. Лена тоже незамужняя пенсионерка, но на четверть века моложе меня. Ну, и если быть откровенным, много ли есть мужчин, которые в таком возрасте выдержали бы ухаживание симпатичной волонтерки?....
А у Елены дочка живет в Стамбуле. Она замужем за коренным турком и приняла мусульманство. Недавно её внучке, которую зовут Милек, что в переводе означает ангел, исполнилось шесть лет. По смартфону мы наблюдали, как она выплясывала в свой день рождения перед подружками, с упоением распевая популярные песенки по-русски и по-турецки. То самозабвенно тянула к небу колышущиеся ручки, То страстно обхватывала ими свою талию. Как рано и красиво, подумалось мне, на Востоке в ребенке пробивается прекрасная женщина. Вспомнилось, что в популярной песне известного турецкого поэта Назыма Хикмета были такие слова «Дадим шар земной детям». Он приехал в Москву и тоже в зрелом возрасте влюбился в молодую русскую женщину по имени Вера. Она уже была замужем, родила дочку. Но неожиданная любовь к поэту перевернула её судьбу. Несколько лет новая семейная пара успела прожить в счастливом браке.
Захотелось подробней узнать о такой необычной семейной паре. Достал с книжной полки своего кабинета сборники его стихов. Потом полез в интернет. Так родилась эта новелла и мои комментарии к ней…
х х х
Вера была уверена, что опять приснится Назым. Так и случилось прежде. Всегда накануне своего дня рождения он посещал её по ночам. А завтра 15 января, ему бы исполнилось девяносто лет. Ей сейчас шестьдесят. Почти столько, как было Назыму, в годы их встреч. Он же на тридцать лет старше. Теперь, под утро, когда пелена сна рассеялась, хочется спокойно, как выражался Хикмет, «перебирать вздохи сердца». Перед сном, в который раз Вера перечитывала написанные им книги.
Первой взяла сборник «Сорок лет». В твердом переплете с цветной солнечно голубой суперобложкой. Книга увидела свет в московском издательстве «Художественной литературы» через год после кончины Назыма. Он сам отбирал все сто тринадцать стихотворений, включенные в сборник. Листая его, Вере казалось, что она улавливает тепло любимых пальцев мужа, которые ночами нежно скользили по её телу. Потом отчетливо уловила знакомый шёпот Хикмета на родном турецком: A-s-k-ı-m – любовь моя…
Сборник, который она пересматривала перед сном, открывает фотография Назыма. Красивый, большелобый и чубастый. С нежной изморозью седины на висках и светлой голубизной глаз. Такой портрет и сейчас смотрит на всех заходящих к ней в комнату.
В книгу вошли стихи, написанные в разное время. И еще в молодые годы, когда восторженный семнадцатилетний Хикмет сразу после гражданской войны впервые приехал в Москву, чтобы учиться в Коммунистическом университете трудящихся Востока. Они пропитаны романтикой революции:
«Мы видели,
как начиналось
сраженье кооперативов
с лавчонками, война госбанков
с увертливыми нэпачами,
и говорим тебе:
Россия!
Должна была прийти ты к нэпу,
но ты не бойся, не погибнешь!».
Даже внешне строчки стихов того времени выстраивались в демонстрационную колонну. Не только те, которые писались под впечатлением первого пребывания в Москве, но и те, что появились, когда они уже жили вместе. А написанное им переводилось на сорок языков мира.
Но Назым не только писал. Он подтверждал преданность революции своими делами. В первый раз его осудили при возвращении на родину за то, что учился в Москве. Затем – за выступления в защиту курдов. Что считал убийства армян геноцидом. Извинялся и объяснялся в любви перед каждым армянином. За подстрекательства к революции в Турции его приговорили к двадцати девяти годам тюрьмы.
Беспокойный и мятежный он там признавался:
«Если давят нас голод, обман и усталость,
если жмут из нас соки,
как жмут виноград для вина,
это твоя вина,
говорю тебе с болью душевной,
велика твоя доля вины,
брат мой милый,
бедняга безгневный».
Нет, сам он не был «безгневным», поэтому и убеждал своих читателей:
«… Если я гореть не буду,
и если ты гореть не будешь,
и если мы гореть не будем,
так кто же здесь рассеет тьму?».
Он мечтал, верил и готовился «до коммунизма рукой дотронутся в СССР». А вера, не раз повторял он при выступлениях, – это ствол, который превращает растение в дерево. Чтобы противостоять ветрам и ураганам.
Таким же неистовым Хикмет был и в своих чувствах. Две любви осчастливливают человека на всю жизнь, признавался он Вере в нынешнюю ночь. Первая и последняя….
Первая мне понятна, отвечала она во сне. Перечитала недавно твоё лирическое признание:
«Оказывается, я люблю солнце: даже такое, вечернее, испачканное вишневым вареньем. Помню, как впервые семнадцатилетним поцеловал Маринику. И обнаружил все это в шестьдесят лет»….
А вот поясни про последнюю, допытывалась она ночью. Он сравнил их встречу с радостью от неожиданной самой большой находкой. И несколько раз повторил ей любимые строчки из своего стихотворения, про музыку Себастьяна Баха, написанные после их встречи:
«Чудо
повторения, милая,
неповторимость
повторения….».
И уже прозой добавил то, что не вошло ни в одно стихотворение. Мол, все же бывает и так, что телу нравится новое тело, а душа тихо шепчет: не то…
Ни большая разница возраста, ни различия в национальности и вероисповедании совсем не мешали остроте их чувств. Скорее наоборот, они только тоньше и глубже ощущали душевную схожесть каждого. Назым был пропитан страстью. К строительству коммунизма в молодой стране Советов. К литературе. В тюрьме он перевел «Войну и мир». К красивым женщинам. В московском трамвае поцеловал в знак благодарности руку женщине, вежливо его оби летевшей. А та чуть не упала в обморок….
Во сне он опять признавался, что самый счастливый мужчина в
мире. У него две веры. Одна в успех страны, где у власти рабочие. Другая - в чувства своей умной жены, поджидающей его каждый вечер….
И повторял, что ему не нужно прислоняться к чужой любви, чтобы лучше понять свою собственную... Большой, крепкий и шумный он мог быть мягким и нежным, используя полутона и многозначность каждого слова:
Листья и ветки – ало и зелено,
милая, нам расставаться не велено,
Зеленое – алому, листья – плодам,
я больше тебя никому не отдам.
В сегодняшнем сне он просился приехать в Москву, а она мучилась, не зная, что ответить любимому. В последние годы Назыму многое виделось по-другому. Он очень любил театр, боготворил Мейерхольда. Называл его гениальным и сожалел о гибели режиссера. А самоубийство Александра Фадеева и его предсмертное письмо в ЦК, о котором он узнал позднее, многое перевернуло в сознании поэта. При жизни он поделился с Верой, как Фадеев его удерживал не возмущаться вслух теми льготами, которыми устанавливаются членам советского правительства и высокопоставленным партийным чиновникам. Он требовал от Константина Симонова как Секретаря союза писателей объяснить, почему из шестнадцати написанных им пьес, только несколько разрешено ставить в СССР. Хотя за рубежом их переводят и показывают все…. Говорил, что маленькие обманы разрушают не только большую любовь, но и идеологию….
Поэтому даже во сне Вера не знала, как лучше ответить мужу. Ведь она тоже за пролетевшие годы многое стала воспринимать и понимать по-другому. Приоткрылось, что важнее не стремится все в жизни ломать и перестраивать, а гораздо правильней научиться надеяться, терпеть, прощать, благодарить и любить всех живущих с тобою рядом.
Хикмет восторгался стихами Симонова, но когда услыхал от него, что Сталин думал за всех, возмутился и поссорился с ним. Во сне он признавался Вере, что не хочет, чтобы кто-то за него думал. И стыдно писателям даже великих людей сравнивать с Солнцем.
Настоящий поэт, говорил он, должен уметь отражать все многообразие человеческих чувств. Потому что стихи – самые сокровенные создания человека….
х х х
Заканчивая новеллу, долго мучился, не зная каким же у нее должен быть финал. Неизвестно, чтобы услышала Вера от любимого мужа даже во сне, если бы великий поэт появился в Москве в наше время. Не только мираж коммунизма рассеялся над столицей, но и самого СССР уже много лет как не стало. Дружившие когда-то республики воюют друг с другом. Ведь каждая страна, как повзрослевший ребенок, строит жизнь на свой лад….
Но, изучая в интернете историю двух влюбленных, встретил интервью повзрослевшей дочки Веры Владимировны Туляковой-Хикмет, которое та давала московскому корреспонденту журнала «Огонек». Корреспондент поинтересовался, как в Турции относятся к поэту сегодня, читают ли его книги. Та рассказала, что закон о лишении Хикмета гражданства на его родине отменен. Люди называют Назыма турецким Пушкиным, но стихи его в школьных учебниках пока не печатают.
Зато на Новодевичье кладбище, где он похоронен, приезжает много турецких граждан. Поодиночке, группами, даже заполненными экскурсионными автобусами. Привозят землю из Турции, сигареты и конфеты, которые очень любил поэт. Часто оставляют записки со стихами. Если она при этом присутствует, у неё спрашивают, нельзя ли перезахоронить поэта на родине. В таких случаях в ответ слышат:
- Назым с женой лежат вместе. А разлучать людей любящих – большой грех.
Илья Стариков.
Немає коментарів: